Уроки истории

90 лет назад из Крыма эвакуировалась армия генерала Врангеля, закончилась Гражданская война на европейской части России. Стало ли для нас это историей, как и стал ли историей весь ХХ век с его тремя революциями в начале и одной в конце? Однозначно, нет. До сих пор вокруг этих событий кипят страсти, и отношение к ним в значительной мере определяет сегодняшнюю политическую жизнь.

В самом факте четырех революций за одно столетие нет ничего необычного. Революции – трагический, крайний, но обычный способ разрешения зашедших в тупик противоречий. Многие народы проходили через них, и не по одному разу. Ничего, выжили, а если кто-то и исчез с лица Земли, то отнюдь не из-за революций. Для всех ныне здравствующих наций их революции не более чем исторический факт. Было и прошло. Пусть историки занимаются.

Однако в России такое отношение не возможно. Причина не в слабонервности русского народа, его зацикленности на собственных страданиях или аберрации близости. Дело в другом.

События начала и конца ХХ века в России – один из тех немногих в истории случаев, когда революции приводили не только к слому отжившей экономической, социальной и политической модели, но и ставили под вопрос само существование нации, ее системы духовных ценностей и государства. Поэтому и не может быть для нас чисто историческим вопрос о том, какие причины (помимо хорошо изученных экономических, социальных, идеологических, этнических и политических) способствовали превращению революции из средства борьбы за ту или иную линию развития России, в средство тотального уничтожения духовных основ русской цивилизации. Слишком велика вероятность вновь наступить на те же грабли.

Прежде всего, приведу несколько примеров.

Храм Христа Спасителя – храм-памятник в честь победы русского оружия в Отечественной войне 1812 года, символ императорской России. Новые власти храм взорвали. Уничтожение символов прежнего строя нередко сопровождает революции и аналогов подобного преступления в истории можно найти немало. Но есть одна маленькая деталь. После взрыва из части мраморных досок с именами героев войны и описанием побед русской армии, украшавших стены храма Христа Спасителя, были сделаны ступеньки в Третьяковской галерее. В результате, русский человек, мог видеть шедевры национального искусства, только попирая ногами славу своих предков. Такое не объяснишь ни большевизмом, ни атеизмом, ни каким другим измом, не объяснишь даже неведомо откуда взявшейся хозяйственной рачительностью большевиков. Как ничем рациональным не объяснишь строительство общественных туалетов на месте снесенных православных соборов. За этим нет ничего кроме сладострастного, с потиранием рук и хихиканьем, глумления над ненавистным тебе народом и его ценностями, глумления тайного, известного лишь посвященным.

Другой пример, Ксения Мяло, исследуя историю русской деревни 20-х – 30-х гг., пришла к показательному выводу: «Любой анализ судеб русского крестьянства в эту пору останется неполным, если забыть о том заряде ненависти, который уже в начале 20-х годов был обрушен на традиционный деревенский уклад жизни <…>. Кажется, что даже сам вид этих бород, лаптей <…> вызывал вспышки отвращения, острые и неконтролируемые, как это бывает при резко выраженной «психологической несовместимости» (выделено мною – И.Ш.)».

Подобные примеры можно множить и множить, но все они будут свидетельствовать об одном: нельзя понять события ХХ века, не учитывая, наряду с экономическими, идеологическими, политическими факторами, фактор ненависти. Чувство ненависти к России, совершенно иррациональное стремление к уничтожению всего русского – вот причина того, что социальные революции дважды ставили страну и народ на грань национальной катастрофы.

Довольно широко распространено мнение, что экономические и политические интересы, классовые и идеологические противоречия – это серьезно, основательно, а чувства – их к делу не подошьешь. «Любит – не любит, к сердцу прижмет, плюнет, поцелует – к черту пошлет». Бабская сентиментальщина, которой не место при изучении глобальных исторических процессов и явлений.

Впрочем, для одного чувства исключение все же сделано. Мало кто, находясь в здравом уме и твердой памяти, станет отрицать значение патриотизма для судеб государств. А ведь это – чувство. Чувство любви к Родине. Хотя признание роли любви в истории стыдливо прикрыто научным термином – «патриотизм», позволяющим хоть как-то, с черного хода, ввести любовь в семью «измов», солидных и объективных факторов исторического процесса. Где уж тут говорить о роли ненависти. Как писал И.Р. Шафаревич, первым глубоко и всесторонне исследовавший проявления фактора ненависти в истории революционного столетия: «Последние века очень сузили диапазон тех концепций, которыми мы способны пользоваться при обсуждении исторических и социальных вопросов. Мы легко признаем роль в жизни общества экономических факторов или политических интересов, не можем не признать (хотя и с некоторым недоумением) роли межнациональных отношений, соглашаемся, на худой конец, не игнорировать роли религии – но в основном как политического фактора, например, когда религиозная рознь проявляется в гражданских войнах. На самом же деле, по-видимому, в истории действуют гораздо более мощные силы духовного характера – но мы их не способны и обсуждать, их не ухватывает наш "научный" язык. А именно от них зависит – привлекательна ли жизнь людям, может ли человек найти свое место в ней, именно они дают людям силы (или лишают их)».

Однако сейчас уже существует научная теория, которая дает нам в руки инструментарий и понятийный аппарат для изучения роли такого эфемерного явления, как ненависть в историческом процессе в целом, и самое главное для нас с вами, для понимания характера российского кризиса. Я имею в виду теорию антисистем Льва Гумилева. При всей уникальности событий в России, прецеденты в истории были. Исследуя причины этнических катастроф, Л.Н. Гумилев открыл роль мироощущения в истории. Он доказал, что направленность деятельности людей определяется глубинными пластами психики – мироощущением, а политические программы, лозунги, идеологические построения – это лишь рябь на поверхности океана. Люди отдают всех себя служению какому-либо делу (оно может быть созидательным или разрушительным), руководствуясь не идеями, а идеалами, часто даже ясно не осознанными, своим отношением к окружающему миру. При этом Л.Н.Гумилев ввел понятие «отрицательного мироощущения», при котором главным побудительным мотивом деятельности человека является ненависть к окружающему миру.

Наличие отрицательного мироощущения прослеживается на протяжении всей истории человечества, что естественно влияло и влияет на судьбы народов. Причина понятна. Если человек, не приемлющий мир, пассионарен, то не действовать он не может. Если же он к тому же умен и талантлив, то в результате такого неприятия мира рождаются порой очень логичные, красивые и увлекательные теории, оправдывающие неприятие неправильно устроенного мира и его тотальное разрушение, теории, способные вовлечь в свою орбиту массы людей и тем самым создать антисистему – объединение людей с негативным мироощущением. В кризисные моменты, а они бывают в истории каждой нации, четкая, безапелляционная схема, дающая простые, ясные и предельно радикальные ответы на острые проблемы, в состоянии захватить сознание народа, даже будучи совершенно чуждой его духовному складу.

Антисистемы в зависимости от времени и места выступали и выступают в самых различных обличиях. Как писал Л.Н. Гумилев: «Что общего между исмаилитством, карматством, маркионитским павликианством, манихейством, богумильством, альбигойством и другими аналогичными системами и, в частности, с экзистенциализмом К. Ясперса? По генезису верований, догматике, эсхатологии и экзегетике – ничего. Но есть одна черта, роднящая эти системы, – жизнеотрицание».

Ненависть к окружающему миру определяет неизменные, родовые черты антисистем прошлого и настоящего, независимо от идеологической или политической формы, как и вообще наличия таких четко определенных форм. Для понимания характера событий в России в ХХ веке и возможных событий в веке XXI эти неизбывные признаки антисистем следует учитывать. Остановлюсь только на самых основных, причем признаки антисистем в религиозном обличии рассматривать не будем, т.к. это способно далеко увести нас от темы доклада.

1. Утопический рационализм. Каждый человек нуждается в самооправдании. Поэтому он ненавидит и стремится разрушить окружающий мир не ради самого процесса уничтожения, а ради великой цели и прекрасного идеала. Естественно, между идеалом и окружающим ненавистным миром не должно быть ничего общего, они абсолютно оторваны друг от друга. В качестве подобного идеала может выступать либо не имеющая аналогов в истории модель совершенного общества будущего, либо образ чужой цивилизации (изобрести принципиально новую схему мироустройства не каждому дано).

Если между гнусной действительностью и идеалом нет ничего общего, как к нему прийти? Естественным ходом событий одно во второе не превратится, а если превратится, то унаследует ненавистные черты, и будет вызывать те же чувства. Стреляться или эмигрировать не выход, даже скорее услуга тем, кого ненавидишь. В. Розанов так описывал психологическое состояние подобных людей: «если соглашаемся оставить себя в России, то ради того, единственно, что находимся в полной уверенности, что скоро этого фантома не будет, и его рассеем мы, и для этого рассеяния остаемся на этом проклятом месте Восточной Европы». Выход один: общество – механизм, сознательно создаваемый и развиваемый людьми. Поэтому уверенность в том, что жизнь народа, его будущее необходимо и можно свободно конструировать и перестраивать, является первым непременным признаком всех антисистем.Утопизм и рационализм – две стороны одной медали, которые неизбежно порождаются отрицательным мироощущением.

2. Отрицание истории народа. Психологически это вполне объяснимо. Коли общество развивается по свободной воле и разуму, то ненавистная тебе жизнь – результат цепи ошибок и преступлений. Ничего другого в истории не было. Да и истории у народа еще не было, а были лишь неразумные действия предков. По мере же того, как исторически сложившиеся общественные отношения и системы ценностей проявляют нелогичную живучесть и становятся препятствием на пути осуществления светлых идеалов, неприятие истории своего народа естественно перерастает в ненависть. Тем более что пока ненависть к прошлому широко не внедришь в общественное сознание, перестроить жизнь «до основания» нельзя. Поэтому не может быть антисистемы без неприятия истории народа, доходящего до ненависти, без стремления замазать ее грязью. Ее кредо очень точно определил Ф.М. Достоевский, вложив в уста одного из «бесов» чеканную формулу: «Кто проклянет свое прошлое, тот уже наш».

3. Комплекс избранности –третье родовое свойство, закономерно вытекающее из отрицательного мироощущении. Подавляющее большинство нации, впитавшее стереотип поведения и систему ценностей своего этноса, как говорится, с молоком матери, вовсе не стремится к их уничтожению. Экономические, политические противоречия порождают стремление к их устранению, нередко радикальными и кровавыми методами. Однако в основе – желание улучшения, но никак не уничтожения. Поэтому человек с отрицательным мироощущением неизбежно начинает чувствовать себя изолированным от народа, стоящим вне его. Эдакой белой вороной. Про них Ф.М. Достоевский писал, что можно родиться эмигрантом и всю жизнь прожить эмигрантом, никогда не выезжая из страны.

Не следует думать, что подобная изолированность – тяжкий крест. Напротив, она служит психологическим источником силы и уверенности в правильности своих действий: я вижу мерзость этой страны, а они не видят, я знаю, как нужно жить, а они не знают и не хотят знать. Чувствовать свою принадлежность к избранным так соблазнительно. Тем более что раз общество развивается по рациональным планам, то первую скрипку в нем играют те, кто способен эти планы выработать и воплотить в жизнь. Весь остальной народ – материал для исторического творчества в руках творцов светлого будущего. Показательно, что банкир П. Авен, хорошо знающий родную ему среду либеральных реформаторов, отметил их одно общее свойство: искренняя вера в свою исключительность и вытекающая из нее «самоидентификация с Богом». Ни много, ни мало, но вполне закономерно.

4. Все позволено. Если прошлое – цепь ошибок и преступлений. Если духовные основы нации – оковы, препятствующие переустройству жизни на разумных началах. Если народ – материал, причем, всегда плохой материал, цепляющийся за отжившие традиции и мешающий перестройке. Тогда нечего и некого жалеть. Тогда все позволено. Поэтому нет ничего парадоксального или неискреннего в том, что один и тот же теоретик провозглашает принцип «все во имя человека» и одновременно предлагает воспитывать нового человека с помощью расстрелов (Бухарин).

Или, в другое время: реформаторы, жаждавшие после тысячелетия ошибок направить нашу жизнь в правильное русло, и столь много говорившие о слезинке ребенка, совершенно спокойно, придя к власти, стали заявлять, что в новом обществе пожилые люди не найдут себе места и им нужно побыстрее вымереть, да и люди среднего возраста тоже к новой жизни не приспособлены. Этими поколениями придется пожертвовать ради переустройства общества на правильных началах. Формула «лес рубят – щепки летят» не цинизм, а искренность.

5. Ложь как принцип – последняя по счету, но не важности, родовая черта антисистем. В той или иной мере с ложью мы, конечно, сталкиваемся непрерывно («не приврать, не рассказать»), в больших количествах она воспринимается как безнравственность (лгун). Здесь же, речь идет о другом: о сознательной, целенаправленной дезинформации. А это уже страшное оружие, чего не скрывал знаток данного вопроса Геббельс. Психика нормального человека к такому не готова. Часто приходится слышать: «Ну не могут же врать беспрерывно?» Могут. Причем дело не только в том, что кто-то сознательно решил использовать столь мощное оружие, а в самой сути отрицательного мироощущения. Антисистемы не основанной на лжи, просто не может быть. Если бы какая-то группа стала открыто говорить о своей избранности, о народе, как строительном материале, об отвращении и ненависти к его традициям и духовным ценностям, заявлять о необходимости их уничтожения, то такую группу быстро раздавили бы, как клопа (показательна общественная реакция на откровения Юргенса).

Только используя ложь, скрывая свои истинные цели и упорно доказывая, что ничего такого в принципе нет, что все это выдумки реакционеров, антисистема способна существовать. Ложь выступает как порождение инстинкта самосохранения: антисистема есть, пока ей удается доказывать, что ее нет.

Более того, без лжи антисистема не в состоянии не только существовать, но и реализовать свои цели. Людей, зараженных отрицательным мироощущением, всегда не так уж много, поэтому разрушительные возможности антисистемы прямо зависят от ее способности вовлекать в свои ряды массы народа. Однако откровенное зло никогда не поведет за собой большое число людей. Лишь используя ложь как принцип, и прикрывая свои истинные цели самыми благородными и возвышенными масками, «злая воля получает необходимый ей простор. Она может действовать не прямо, в чем всегда есть доля риска, а опосредованно, через обманутых дураков, которые уверены в своем праве не продумывать того, что они творят, а действовать по чужой указке» (Л. Гумилев). В последующем такая публика обычно любит горестно разводить руками и сокрушенно недоумевать: «Целились в коммунизм (царизм), а попали в Россию».

В России, как и в любой стране, люди с отрицательным мироощущением были всегда, но серьезным фактором общественной жизни они начинают становиться лишь в XIX веке. Причины – разговор особый. В самых общих чертах – прямое следствие эксперимента по вхождению в западную цивилизацию. Как отмечал один из лучших знатоков истории русской культуры академик А. Панченко, в 30-е гг. уже позапрошлого века в России появляется тип человека, в сознании которого произошло отождествление понятий «Россия» и «зло», и который стал бороться не со злом в России, а с Россией, как источником зла. Вполне естественно, что это новое явление общественной жизни – ненависть к собственной стране – не могли не заметить и современники.

Пушкин:

Ты просвещением свой разум осветил,

Ты правды чистый свет увидел,

И нежно чуждые народы возлюбил,

И мудро свой возненавидел.

Тютчев: «Можно было бы дать анализ современного явления, приобретающего все более патологический характер. Это русофобия некоторых русских людей — кстати весьма почитаемых».

Достоевский в «Дневнике писателя», постепенно приходит к выводу, что дело не во взглядах таких людей на решение тех или иных проблем, а в том, что они просто-напросто ненавидят Россию, «так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за все, за все ненавидят».

Розанов: «Шло дело о нашем отечестве, которое целым рядом знаменитых писателей указывалось понимать как злейшего врага некоторого просвещения и культуры <...> Россия не содержит в себе никакого здорового и ценного звена. России собственно нет <...> Народ наш есть только "средство", "материал", "вещество" для принятия в себя единой и универсальной и окончательной истины, каковая обобщенно именуется “Европейской цивилизацией”. Никакой "русской цивилизации", никакой "русской культуры"... Но тут уже больше недоговаривалось, – пишет В. В. Розанов, – а начиналась истерика, ругательства. Мысль о “русской цивилизации”, “русской культуре” – сводила с ума, парализовывала душу».

Для полноты картины и объективности приведу наблюдения представителей, так называемого, прогрессивного лагеря.

М. Туган-Барановский в статье «Русская интеллигенция и социализм» писал, что разночинец «был проникнут революционным духом, и относился с величайшим отвращением к историческим формам русской жизни, среди которых он чувствовал себя решительным отщепенцем» (естественно, автор выдавал желаемое за действительное, подавляющее большинство разночинцев, как и в целом интеллигентов, – врачей, учителей, профессоров или инженеров – никакими отщепенцами не были).

П. Новгородцев: «...основным проявлением интеллигентского сознания, приводящим его к крушению, является рационалистический утопизм, стремление устроить жизнь по разуму, оторвав ее от объективных начал общественного порядка, от животворящих святынь народного бытия».

Н. Муравьев: «русское интеллигентское миросозерцание есть доведенное до конца отвлеченное построение жизни. В основах русского социализма и в значительной мере либерализма лежит отрицание истории».

Николаю Бердяеву принадлежит одна замечательная характеристика революционной эпохи начала ХХ века: «Столкнулись Россия бытовая, унаследованная от прошлого, дворянская, купеческая, мещанская, которую поддерживала империя, и Россия интеллигенции, духовно революционная и социально революционная, устремленная в бесконечность, ищущая Града Грядущего». Как красиво, романтично написано, просто нельзя не умилиться подвигу борцов за светлое будущее, но потом невольно замечаешь – устремленным в бесконечность героям противостоят все слои русского народа, созданное им государствои его исторические традиции, а не конкретная социально-политическая система.

В конце века до неузнаваемости изменившаяся страна вступает в очередную революцию и вновь звучит тот же знакомый мотив, только выраженный куда более примитивно и грубо: «Два народа растягиваются к противоположным полюсам, чтобы еще раз схватиться. Один народ явно многочисленнее, непоседливо-непримирим, плотояден и груб – это все прошлые и нынешние вожди партии, сам «аппарат», идейные сталинисты, идейные националисты, славянофилы и с ними вся необъятная Русь – нищая, голодная, но по-прежнему видящая избавление от всех бед только в «твердой руке», в “хозяине”, в петлях и тюрьмах и иконе-вожде. Другой народ чрезвычайно малочисленен. Он видит избавление в уничтожении власти бюрократии, в свободном и демократическом государстве».

Как видим, писатели и общественные деятели, стоящие на различных позициях, и в разное время, отметили появление в русской жизни совершенно новой силы, не сводимой к обычным идеологическим и политическим течениям, силы, стоящей вне системы ценностей русского народа и ведущей борьбу с ними на уничтожение, одним словом, отметили зарождение антисистемы в России.

Образование в России антисистемы вовсе не означало, что появилась какая-то глубоко законспирированная тайная организация, плетущая сети заговоров. Люди с отрицательным мироощущением, ненавидящие Россию, мечтающие построить на ее месте «царство света», были во всех слоях и группах общества, правда, преимущественно среди образованной его части, как более затронутой воздействием цивилизационного эксперимента (хотя Смердяков – лакей). При этом относительно конечной цели (царства света) мнения были самые разнообразные: одни предлагали сделать все как в Англии, другие как в Германии, а третьи полагали необходимым ориентироваться не на существующие образцы, а на самую передовую теорию цивилизованного мира – марксизм. Но все они сходились на необходимости полного разрушения исторической России, этой «ошибки» истории.

Политическая составляющая длительное время была далеко не главной в деятельности людей с отрицательным мироощущением. В зависимости от личных качеств и возможностей одни под влиянием ненависти просто брюзжали в гостиных, другие распространяли «чернуху» через книги и статьи, третьи внушали отвращение к собственной стране молодому поколению в гимназиях и университетах. Каждый реализовал свою ненависть, где мог и как мог. Медленно, но неуклонно они формировали общественное мнение, вводили в сознание нации совершенно определенный комплекс идей: русские – нация рабов, Россия – тормоз на пути прогресса человечества, русская история – всегда отсталость, темнота и дикость.

В политической области также не было организационного единства. Люди с негативным мироощущением шли во все движения реформаторского, революционного толка. Большую роль играли опять-таки личные качества: не всякий способен быть бомбистом. Кроме того, от неприятия России до ненависти к ней масса градаций. Однако ощущение внутреннего единства не терялось (лучи света в темном царстве) и наглядно воплотилось в знаменитом принципе «слева врагов нет». Что, правда, не мешало тем, кто в большей мере освободился от «темного» груза традиций своего народа, искренне презирать недостаточно чистых и последовательных и при первой возможности поставить их к стенке.

В партии левой направленности, конечно же, шли не только преисполненные ненависти к своей стране, но и подлинные патриоты России, стремившиеся сделать жизнь народа лучше, а страну процветающей. Объективных причин для революции было более чем достаточно. Однако лица с отрицательным мироощущением, как наиболее принципиальные и бескомпромиссные обличители всех и всяческих язв, неизбежно оказывались на лидирующих позициях, именно их революция выносила наверх. В период революционной ломки, когда «низы не хотят жить по старому», народ часто идет за теми, кто предлагает самые простые и радикальные способы решения проблем, и кто дает самые смелые обещания. Такими, по вполне понятным причинам, оказываются те, кому ничего не жалко и для кого все позволено. В конце 80-х и начале 90-х гг. мы все могли в этом убедиться.

Не антисистема привела Россию к революции, и не она ее вызвала. Но именно она придала ей характер попытки тотального разрушения основ русской цивилизации. Поэтому без учета этого фактора, без учета того, что в революции действовали силы, для которых одним из главных стимулов (если не главным) были не политические или экономические интересы, а ненависть к России и русскому народу, понять ни историю нашей страны в ХХ веке, ни сегодняшние процессы невозможно.

В завершение отмечу еще два крайне важных, на мой взгляд, свойства антисистем.

Во-первых, если в результате кризиса объект ненависти не был уничтожен и так же уцелели носители пламенной страсти, то антисистема переходит в латентную фазу и при следующем кризисе опять дает о себе знать, превращая и его в попытку разрушения «до основания». Коли для этого придется сменить лозунги и знамена, даже на прямо противоположные, подчеркивал Л.Н. Гумилев, – «не беда. Принцип стремления к уничтожению остается, а это главное». Именно поэтому революции прошлого столетия для нас не история, а современность.

Во-вторых, отрицание позволяет антисистемам побеждать, но не дает победить.

На этой оптимистической, жизнеутверждающей ноте я и закончу свой доклад.