Согласно писаниям современных чечено-ингушских летописцев, их соплеменники были самыми верными слугами государя-императора, до последней капли крови бились за белое дело и одновременно сыграли роль в победе большевиков. На самом деле основными достижениями предшественников Дудаева и Басаева, как и в нынешние времена, были грабежи и расправы над мирным населением.

Хроника событий:

В ноябре «Союз объединённых горцев Кавказа» провозгласил создание «Горской республики», претендовавшей на территории от Каспийского до Чёрного моря, включая Ставрополье, Кубань и Черноморье. 23 ноября (6 декабря) 1917 года исполком Чеченского национального совета направил Грозненскому совету рабочих и солдатских депутатов ультиматум, потребовав разоружения рабочих отрядов и находившегося в городе революционно настроенного 111 го полка.

На следующий день в Грозном было спровоцировано убийство нескольких всадников и офицера чеченского полка «дикой дивизии». Вечером несколько сот чеченских всадников разграбили и подожгли Новогрозненские нефтепромыслы, которые горели 18 месяцев. Грозненский совет принял решение о выводе 111 го полка в Ставрополь.

Однако главный удар пришёлся на расположенные рядом казачьи станицы. После начала 1 й мировой войны, когда боеспособное мужское население из казачьих станиц было забрано на фронт, кавказская преступность достигла небывалых масштабов, жители постоянно страдали от грабежей, разбоев и убийств, творимых абреками.

В конце 1917 года чеченцы и ингуши приступили к планомерному изгнанию русского населения. В ноябре ингуши подожгли и разрушили станицу Фельдмаршальскую. 30 декабря чеченцы разграбили и сожгли станицу Кохановскую. Такая же участь постигла и станицу Ильинскую.

Тем временем кровавая смута на Северном Кавказе продолжала усиливаться. По словам Деникина:

«В ночь с 5 на 6 августа 1918 года в контролируемый большевиками Владикавказ ворвались казачьи и осетинские отряды, поддержанные частью населения города. Начались тяжёлые уличные бои. В этой ситуации временный чрезвычайный комиссар Юга России Г.К. Орджоникидзе тайно отправился в ингушское селение Базоркино на переговоры с лидером ингушей Вассан-Гиреем Джабагиевым. В обмен на помощь в борьбе с мятежниками он пообещал от имени Советской власти, в случае победы, передать ингушам земли четырёх казачьих станиц. Предложение было принято. В ту же ночь в Базоркино начали прибывать вооруженные ингушские отряды. Соотношение сил резко изменилось, и 17 августа казаки и их сторонники отступили к станице Архонской. На следующий день боевые действия были прекращены, однако красные абреки не упустили случая в очередной раз разграбить Владикавказ, захватили государственный банк и монетный двор.

" Во исполнение позорного сговора были выселены станицы Сунженская, Аки-Юртовская, Тарская и Тарский хутор с общим населением 10 тысяч человек. После того как станица сложила оружие, в неё пришли ингуши и начались грабежи и разбои и убийства».

В декабре 1918 года началось наступление Добровольческой армии на Северном Кавказе. 21 января (3 февраля) белые войска подошли к Владикавказу. После шести дней упорных боёв, в ходе которых был нанесён ряд последовательных ударов по ингушским аулам, 27 января (9 февраля) ингушский Национальный совет выразил от имени своего народа полную покорность деникинской власти.

В это же время был занят и Грозный. Поначалу, совсем в духе нынешней мягкотелой политики, белые власти попытались «решить проблему Чечни за столом переговоров». Разумеется, чеченцы сразу же восприняли это как признак слабости.

23 марта (5 апреля) отряд кубанских и терских казаков под командованием генерал-лейтенанта Д.П. Драценко разгромил чеченцев у аула Алхан-Юрт, где они потеряли до 1000 человек, а сам аул был сожжён. Осознав, что церемониться с ними не будут, чеченцы грозненского округа начали присылать со всех сторон депутации с изъявлением покорности.

В мае 1919 года, после занятия Дагестана белыми войсками, «Горское правительство» заявило о самороспуске и вновь удрало в гостеприимную Грузию.

Добившись признания своей власти, белые начали мобилизацию чеченцев и ингушей в свою армию.
В результате удалось создать лишь ингушскую конную бригаду из двух полков. По словам командовавшего Кавказской армией генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля, мобилизованные ингуши отличались крайне низкой боеспособностью.

Особой славы на поле боя чеченцы не снискали. «1 й Чеченский конный полк, находившийся в глубоком, почти 10 вёрстном, обходе слева, должен был перерезать дорогу Оленчевка — Промысловое, не допуская подхода к красным подкреплений, — вспоминал один из офицеров дивизии, штабс-ротмистр Дмитрий Де Витт, — однако полк задания своего не выполнил, потерял с утра связь с дивизией и в течение дня четыре раза безрезультатно атаковал позицию красных, пока, в свою очередь, сам не был атакован красной конницей и отброшен далеко в поле. Необстрелянные всадники, попав в тяжёлое положение, разбежались, и на следующий день удалось собрать едва половину полка: большая часть бежала в степи и затем дезертировала к себе в Чечню» (Де Витт Д.Чеченская конная дивизия. 1919 год С.133). И это совершенно неудивительно. Как отмечает тот же Де Витт:

«Удельный вес чеченца как воина невелик, по натуре он — разбойник-абрек, и притом не из смелых: жертву себе он всегда намечает слабую и в случае победы над ней становится жесток до садизма. Упорного и длительного боя, особенно в пешем строю, они не выдерживают и легко, как и всякий дикий человек, при малейшей неудаче подвергаются панике. В бою единственным двигателем его является жажда грабежа, а также чувство животного страха перед офицером. Прослужив около года среди чеченцев и побывав у них в домашней обстановке в аулах, я думаю, что не ошибусь, утверждая, что все красивые и благородные обычаи Кавказа и адаты старины созданы не ими и не для них, а, очевидно, более культурными и одарёнными племенами ».

А на этот раз противник «отважным джигитам» попался серьёзный:«Красная конница прекрасно владела шашкой — это были почти сплошь красные казаки, и раны у чеченцев были в большинстве смертельные. Я сам видел разрубленные черепа, видел отрубленную начисто руку, плечо, разрубленное до 3 4 го ребра, и проч. — так могли рубить только хорошо обученные кавалерийские солдаты или казаки».

Неудивительно, что в чеченских полках началось массовое дезертирство: «Полки Чеченской конной дивизии понесли большие потери во время Степного похода, но ещё больше таяли при отступлении от всё непрекращающегося дезертирства. Борьба с этим злом становилась невозможной: никакие наказания, вплоть до смертной казни, не могли удержать чеченца от соблазна бежать к себе домой под покровом ночи».

По приказу генерала Ревишина за вооружённый грабёж и дезертирство 6 чеченцев из 2 го полка были расстреляны, ещё 54 публично выпороты шомполами.

Генерал Деникин пишет: «Чаша народного терпения переполнена… В то время как казачья и добровольческая русская кровь льётся за освобождение Родины, мобилизованные, снабжённые русским оружием чеченцы и ингуши массами дезертируют и, пользуясь отсутствием на местах мужского населения, занимаются грабежами, разбоями, убийствами и поднимают открытые восстания» (Деникин А.И. Очерки русской смуты. с.617).

Между тем с 28 сентября по 20 декабря 1919 года чеченская дивизия принимает участие в боях с повстанцами Нестора Махно в составе группы войск особого назначения, отличившись по части грабежей:

«Не прошло и нескольких дней, как у меня в эскадроне произошёл новый случай, столь характерный для чеченцев. Проходя через базарную площадь, я услышал в стороне сильный крик, и одновременно с тем ко мне подошёл какой то человек, говоря: «Что то неладное происходит с вашим чеченцем». Я вошёл в толпу и увидел своего всадника 2 го взвода, отбивавшегося от какой то храброй бабы, уцепившейся ему в фалды черкески. «Я тебя, косой дьявол, до начальника доставлю, если не вернёшь сапоги!» — визжала баба. Я здесь же на месте разобрал их спор. Мне было вполне очевидно, что чеченец украл сапоги, лежавшие на подводе; чеченец же уверял, что купил их. Я приказал вернуть их бабе, а самому отправиться в эскадрон и доложить о происшедшем вахмистру. Вечером, придя в эскадрон после переклички, я вызвал провинившегося всадника из строя.

Я его едва узнал: все лицо, опухшее и синее от кровоподтеков, говорило, что, пройдя через руки вахмистра, он едва ли миновал и своего взводного, и что в данном случае выражение «господин вахмистр с ним чувствительно изволили поговорить» имело буквальный, а не переносный смысл. Вахмистр мой, сам дагестанец, относился к чеченцам с нескрываемым презрением и высоко держал свой авторитет, не стесняясь пускать в ход свой увесистый кулак, отчего всадники его боялись и тянулись в его присутствии. В прежние времена, служа в регулярном полку, я был против рукоприкладства, считая, что в распоряжении офицера есть и другие меры воздействия на подчинённого, но, попав в среду туземцев, я убедился, что физические наказания являются единственной радикальной мерой. Чеченцы, как полудикие люди, признают исключительно силу и только ей и подчиняются; всякая же гуманность и полумеры принимаются ими как проявление слабости»(Де Витт Д., Чеченская конная дивизия, с.156 157).

«Я начинал уже сам себя убеждать и как будто верить, что, держа чеченцев строго в руках и не допуская грабежей, из них можно сделать неплохих солдат; к сожалению, жизнь не замедлила опровергнуть все мои мечтания. Борьба с грабежами становилась почти непосильной. Грабёж был как бы узаконен всем укладом походной жизни, а также и вороватой природой самого горца. Мы стояли среди богатых, зажиточных крестьян, в большинстве случаев немцев колонистов, не испытывая никакого недостатка в питании: молока, масла, меду, хлеба — всего было вдоволь, и тем не менее жалобы на кражу домашней птицы не прекращались. В один миг чеченец ловил курицу или гуся, скручивал им голову и прятал свою добычу под бурку. Бывали жалобы и посерьёзнее: на подмен лошадей или грабежи, сопровождаемые насилиями или угрозами. Командир полка жестоко карал виновных, но что мог он сделать, когда некоторые из его же ближайших помощников готовы были смотреть на все эти беззакония как на захват военной добычи, столь необходимой для поощрения чеченцев»(Там же, с.160).

Руководивший обороной Крыма генерал-майор Я.А. Слащов вспоминал:

"Я сам был на Кавказе и знаю, что они способны лихо грабить, а чуть что — бежать. Не имея никакой веры в горцев, я при своём приезде в Крым приказал их расформировать и отправить на Кавказ на пополнение своих частей, за что мне был нагоняй от Деникина» (Слащов Я.А. Белый Крым. 1920г.: Мемуары и документы. М., 1990, с. 56 57).

9 июня 1920 года командование 3 й кавбригады 2 й кавалерийской дивизии решило уничтожить противника ночным налётом. Благодаря традиционно безалаберному отношению чеченских джигитов к воинской дисциплине это блестяще удалось. На рассвете 10 июня в скоротечном бою штаб чеченской дивизии был разгромлен. На улицах села осталось несколько сотен трупов зарубленных и застреленных чеченцев. Потери красных составили всего лишь несколько раненых.

Разгром штаба чеченской дивизии стал своеобразным венцом её бесславного боевого пути.

Как вспоминал побывавший в Чечне штабс-ротмистр Де Витт, чьи воспоминания я уже цитировал:

«Вся домашняя работа, хозяйство, работа в огородах и проч. лежит на жёнах, количество которых зависит исключительно от средств мужа… Мужчины же, как правило, вообще ничего не делают и страшно ленивы. Назначение их — защита своего очага от всевозможных кровных мстителей. Грабёж как средство существования в их жизни совершенно узаконен, особенно если это касается ненавистных соседей их — терских казаков, с которыми чеченцы с незапамятных времён ведут войны. Все мужчины, и даже дети, всегда при оружии, без которого они не смеют покинуть свой дом. Грабят и убивают исподтишка, преимущественно на дороге, устраивая засады; при этом часто, не поделив честно добычи, они становятся врагами на всю жизнь, мстя обидчику и всему его роду» (Де Витт Д.Чеченская конная дивизия… С.147).