Статья «Последний Чернецовский поход», подписана — Чернецовец
Белая Калитва » Казачество » Неизвестный "Тихий Дон"
«Редакция охотно предоставляет место бесхитростному рассказу рядового-чернецовца о подвигах и лишениях его отряда, первого вставшего на защиту Дона.
Все даты по старому стилю.
14 января есаул Чернецов повел своих партизан в последний поход. Поход, из которого ему не суждено было вернуться. Александровск-Грушевск, Сулин, Горная, Зверево были заняты без боя. В Зверево оставили заслон из 56 офицеров под начальством есаула Лазарева и двинулись дальше. В Замчалове захватили первых пленных. Один из них носил фамилию Дыбенко. Можно себе представить радость партизан, думавших, что попался знаменитый матрос.
На Лихой в это время находились мятежные казачьи полки. Есаул предложил им сложить оружие и очистить станцию. На размышление было дано 15 минут. Срок истек, ответа получено не было, и Чернецов приказал начать наступление. Однако до боя не дошло, ибо «храбрые» революционные войска удрали после двух шрапнелей, разорвавшихся где-то далеко за вокзалом. В Лихой переночевали. Чернецов вел какие-то переговоры с Подтелковым. 16 января около 3 часов дня двинулись на Каменскую. Не доезжая Северного Донца, разведчики обнаружили цепи противника. Эшелоны остановились. Партизаны выскакивают из вагонов. Минут 15-20 ожесточенного артиллерийского, пулеметного и ружейного огня со стороны противника и редкого, выдержанного с нашей; потом «ура!»... и противник, бросая оружие, бросился убегать. А за ним было и численное превосходство, и большое количество орудий и лучшая позиция - например, пулеметные гнезда были сложены из дикого камня, и т. д.
Здесь нужно сказать, что на левом фланге большевиков были казаки гвардейских полков, но, так как они огня не открывали, то и в них было приказано не стрелять. Если верить свидетельству лейб-казачьего офицера, бывшего со своей сотней в цепи (командир 3-й сотни лейб-гвардии казачьего полка подъесаул герцог Лейхтенбергский), его казаки были настолько поражены смелостью Чернецовских артиллеристов и, особенно, наблюдателя, корректировавшего стрельбу, сидя на телеграфном столбе без всякого прикрытия, что казаки решили уходить, говоря:
- Нет, с такими кадетами нам не драться... 17-го утром были в Каменской. Тепло и радостно принимало население партизан. Останавливали на улицах, расспрашивали, приглашали в дом, предлагали папиросы. Помню особенно какую-то старушку, со слезами на глазах твердившую:
- Казачата храбрые... Дети-солдатики малые... и совавшую всем проходившим целые пачки папирос.
К вечеру у эшелонов появились дамы и барышни с корзинами и кошелками с едой; в зале 1-го класса они же устроили бесплатный буфет для партизан, функционировавший во все время стоянки. Поздно вечером пришло сообщение, что на Лихой неблагополучно. На рассвете 18 января туда была послана первая сотня, состоявшая из старых партизан, и оба орудия. Общая численность отряда, которым командовал поручик Курочкин, любимец старых партизан, равнялась 140-150 человек. Под Лихой эти испытанные во многих боевых столкновениях партизаны, держали серьезный экзамен. Держали и выдержали, и притом блестяще. Правда, тяжело было чернецовцам, большими потерями, одиннадцатью молодыми жизнями пришлось заплатить за победу. Но ведь недаром же против ничтожного по числу бойцов отряда «главковерхи» двинули свыше двух с половиной тысяч красногвардейцев, большую половину которых составляли латышские стрелки и военнопленные - лучшие советские войска, а против двух наших легких орудий полевую батарею и взвод тяжелой артиллерии. И все-таки, когда поручик Курочкин, осколком гранаты раненный в голову, повел свой отряд в решительную атаку, красные не выдержали и обратились в панические бегство.
Потери большевиков были очень значительны - свыше 300 трупов осталось на месте, особенно много было их на левом фланге, который попал под перекрестный пулеметный огонь. Среди убитых был и командующий этим отрядом красногвардеец Макаров. Партизаны взяли богатые трофеи - массу оружия (одних пулеметов 16) и целый поезд, груженный снаряжением, мануфактурой и различными припасами - копченой и маринованной рыбой, сушеными абрикосами, изюмом, миндалем. Партизаны, усталые, голодные, едва кончился бой, бросились к вагонам отбитого поезда и принялись хватать вкусную снедь. Поручик же Курочкин метался от вагона к вагону, отгоняя партизан, то угрожая, то умоляя не позорить доброго имени отряда.
- Ведь дай только пищу злым языкам!
Партизаны отошли от вагонов, но тут прибыл из Каменской Чернецов и первым делом обратился к Курочкину.
- Ну как дела, поручик? - Плохо, г. есаул. - Что такое? Вас разбили?
- Хуже! - Вы потеряли отряд? - Хуже! Они грабили захваченный поезд!
Чернецов усмехнулся: - Пустяки, г. поручик И, обращаясь к партизанам, крикнул:
- За славную победу дарю этот поезд моим орлам.
Дружное «ура» и «спасибо» было ответом. Важное значение этих двух побед - под Северным Донцом и Лихой было признано Войсковым правительством, которое наградило есаула Чернецова производством в полковники, а вся первая сотня представлена была к георгиевским медалям (кстати, это представление куда-то затерялось и многие партизаны, уже нашившие ленточки, теперь их снимают).
Характерно для Чернецова, что, когда его поздравляли с производством, он благодарил, но печально добавлял: - Слишком дорого это мне стоило... С удовольствием остался бы в прежнем чине - были бы живы мои орлята!
19-го после полудня была назначена на Каменском вокзале торжественная панихида по павшим героям. Панихида эта не состоялась, ввиду того, что как раз к назначенному для нее времени к железнодорожному мосту со стороны Глубокой пришел эшелон в пять вагонов пехоты при 3 орудиях, из которых большевики и начали обстреливать вокзал. Стреляли как всегда - плохо; первый снаряд попал в дом начальника станции и оторвал ноги какому-то старику, второй разорвался перед нашими эшелонами, третий сзади. Казалось, мы попали в вилку и следующие выстрелы должны были дать попадание, однако снаряды стали ложиться бог знает где.
В Каменской орудий не было - они были на Лихой, но . высланные жиденькой цепью с несколькими пулеметами красногвардейцы были отогнаны. Остаток дня прошел спокойно. С Лихой Чернецов вызвал орудие, позвал разведчиков, приказал к 4 часам ночи приготовить подводы: подготовлялся поход на Глубокую. План был очень прост: по железной дороге часть отряда, не помню под чьим начальством, должна была произвести демонстрацию. Полковник же с главными силами в 120 человек и одним орудием предполагал грунтовыми дорогами зайти в тыл неприятелю и внезапным ударом овладеть станцией. 20 января в 8 часов утра выехала из Каменской почему-то запоздавшая обходная колонна. Демонстрация, начавшаяся в назначенное время, удалась как нельзя лучше и в Каменской с часу на час ждали от Чернецова вестей о новой победе.
Однако, наступила ночь, а полковник не давал о себе знать. В штабе начали тревожиться. Адъютант, поручик Личко, предложил некоторым каменским офицерам - своих людей было мало и все были заняты - отправиться разъездом на Глубокую, чтобы войти в связь с отрядом. Но сперва не было желающих, когда же после настойчивых просьб таковые нашлись, у них не оказалось лошадей... словом, этот проект оставили. Уже ночью пришла весточка от Чернецова. Вернулся подполковник Морозов, бывший на левом фланге ушедшего отряда. Он сообщил, что его отряд в 35 человек оторвался от главных сил, что Глубокая была занята после упорного боя, а потом оставлена, что он связь с отрядом восстановить не мог, а потому вернулся в станицу. Относительно же полковника и дальнейших его действий высказал предположение, что Чернецов займет станцию снова и не позже следующего утра даст о себе знать. Наступило утро 21 января. От Чернецова вестей не было, можно было только предполагать, что он вел бой, так как со стороны Глубокой слышался гул артиллерийской стрельбы.
Чтобы выяснить положение, один из офицеров отряда, кажется есаул Упорников, предложил сделать разведку по полотну железной дороги. Разведчики - есаул Упорников, прапорщик Болтушников и два партизана, взяв пулемет, отправились на паровозе к Глубокой. Приблизительно на полдороге они заметили, очевидно, дозорных, верховых казаков. Едва последние заметили паровоз, они поспешно повернули и скрылись, а через минуту неведомая батарея, к которой, вероятно, принадлежали казаки, начала обстреливать разведчиков. Однако, им удалось благополучно добраться почти до самой Глубокой, когда навстречу неожиданно выскочил большевистский паровоз с орудием на платформе, которое и открыло огонь по нашему паровозу. Разведчики, отстреливаясь из пулемета, повернули обратно и без потерь вернулись в Каменскую.
Вскоре после их возвращения наша застава донесла, что к станции идет эшелон противника с орудиями на платформах. Штаб спешно вытребовал из Лихой второе орудие (первое ушло в обход с Чернецовым). С орудием прибыл есаул Лазарев и остатки его офицерского отряда, который был оставлен в Зверево, подвергся нападению красных, выдержал жестокий бой и, несмотря на большие потери, сумел удержать станцию до прихода подкреплений из Новочеркасска.
Лазарев тотчас же двинулся навстречу противнику, взяв всего 20-25 партизан (больше свободных не было) и разместив их в большом, «для внушительности» количестве вагонов. Довольно быстро противник был сбит и, преследуя его по пятам, Лазарев, вероятно, с налету захватил бы Глубокую, но встреченные делегаты: урядник 27-го казачьего полка, доктор Чернецовского отряда и партизан, - сообщили настолько важные и неожиданные сведения о пленении полковника Чернецова и его отряда сводным казачьим отрядом войскового старшины Голубова, который и послал этих делегатов в Каменскую, чтобы Лазарев остановил наступление и повернул обратно, спеша доставить делегацию в штаб.
В штабе доктор сообщил, что он и партизан отпущены с голубовским казаком для того, чтобы последнему скорее поверили; относительно же Чернецова сообщил, что он 20 января занимал Глубокую, выбив оттуда сильный отряд красной гвардии, понесший огромные потери, но к ночи, имея перед собой превосходные силы противника и, не желая жертвовать людьми, оставил станцию и остановился ночевать в балке. Утром 21-го отряд оказался окруженным мятежными голубовскими казаками.
Завязался бой и когда у партизан, сильно пострадавших от артиллерийского огня - сам полковник был ранен в ногу - оказались подбитыми пулеметы, да и запас патронов истощился, Чернецов, жалея своих «орлят» и не желая допустить их уничтожения, с 35-40 человеками сдался Голубову.
Казаки обезоружили партизан и отвели их в хутор Гусев, где он, доктор, сделал раненному полковнику перевязку, а затем был отправлен в Каменскую. Делегат Голубова, урядник, ничего к этому рассказу не добавил, но передал генералу Усачеву, который в это время находился в штабе, письмо от Чернецова с голубовской припиской. В этом письме Чернецов сообщал о своем ранении и плене и просил приостановить военные действия и добиться освобождения захваченных с ним партизан. Интересно, что этот делегат, не зная хорошенько, зачем его послали, в конце концов, когда Усачев стал стыдить его за участие в столь гнусном деле, начал просить, чтобы его зачислили в партизанский отряд.
Партизан сообщил то же, что и доктор, но в его рассказе была маленькая подробность, которая лучше всяких характеристик показывает, что за человек был Чернецов: когда полковник начал переговоры с Голубовым, партизаны, понимая, какая участь ждет вождя, если он попадет в руки красных, обратились к нему с просьбой разрешить им ударить в штыки с тем, чтобы он, воспользовавшись сумятицей, ускакал, но Чернецов отказался: - Вы шли за мной, если вы погибнете - с вами погибну и я... Спасаться за ваш счет не могу...
После непродолжительного совещания решено было послать Голубову ответную делегацию, которая должна была добиться освобождения пленников и доставить три записки от генерала Усачева командиру 27-го казачьего полка, полковому комитету и Голубову, в которых генерал требовал немедленно освобождения партизан, доставки раненного полковника в Каменскую и подчинения Войсковому правительству.
Делегатами вызвались ехать - хорунжий Матвеев и партизаны: студент политехникума Александрии, казак - урядник 24-го полка Кубанкин и еще один пожилой урядник, фамилию которого, к сожалению, не помню; проводником должен был быть голубовский посланец. Еще до отъезда нашей делегации в штаб явился первый беглец из голубовского плена, сильно усталый и с окровавленным лицом (удар казачьей нагайки), очевидно под влиянием пережитого, что-то очень путано сообщивший об уничтожении казаками пленных. Делегатов все же отправили с тем, чтобы, если слова прибывшего подтвердятся, они привезли хотя бы тела погибших.
Интересно отметить, насколько плохо было осведомлено Войсковое правительство об истинном положении. Вслед за отбытием наших делегатов, начальник штаба был вызван к прямому проводу тогдашним походным атаманом генералом Назаровым, который приказал отряду уйти на Зверево и занять, выбивая постепенно красную гвардию, станцию Колпаково, поручив защиту Каменской войсковому старшине Голубову, который, кажется, сформировал уже свой отряд и находится где-то около Каменской. Когда же походному атаману было сообщено о нападении Голубова на отряд и о пленении Чернецова, походный атаман приказал выделить из отряда небольшую часть в 100 человек, оставить их в Каменской, эвакуировав предварительно оттуда в Новочеркасск семьи военных и, по возможности, администрацию на случай занятия станции большевиками, - отряду же выполнить вышеуказанную задачу...
В Каменской в это время было всего 62 партизана - цифра точная, установленная повзводной проверкой. В течение всей этой ночи и весь следующий день в станицу поодиночке и группами прибывали беглецы, из рассказов которых выяснилось следующее: сейчас же за отбытием делегатов в Каменскую Голубов решил зачем-то перевести своих пленников на Глубокую. Всю дорогу казаки измывались над партизанами - грозили и даже били их нагайками, особенно отличался в этом отношении Подтелков, ехавший рядом с Чернецовым, понося последнего самыми гнусными словами и обещая ему выпустить из него кровь по капельке. Когда уже приближались к Глубокой, где-то поблизости раздалась артиллерийская стрельба (Лазарев вел наступление); Чернецов крикнул: «Наши идут! - Вперед!» - ударил Подтелкова кулаком по лицу и поскакал, партизаны кинулись врассыпную.
Дальше показания партизан расходятся. Одни говорили, что видели, как полковник скрылся, другие видели его лошадь, но уже без всадника, некоторые же говорили даже, что видели, как Подтелков рубнул полковника шашкой. И, наоборот, были такие, которые утверждали, что Чернецов зарубил Подтелкова его же палашом.
Почти всем партизанам удалось спастись и только 9 человек попали в руки «доблестных казаков». Трупы этих несчастных, страшно изуродованные, были впоследствии найдены на Глубокой. Около 4 часов утра 22 января вернулись в Каменскую хорунжий Матвеев, партизан Кубанкин и голубовский делегат. Они сообщили, что не найдя Голубова в хуторе Гусеве, они отправились на Глубокую, но Голубова и там не оказалось, а станция была оставлена красной гвардией.
Оставив на Глубокой двух партизан, делегаты вернулись и привезли с собой хорунжего Фролова, который провел целый день на станции, среди красногвардейцев, что ему позволял «товарищеский» костюм. Хорунжий Фролов доложил, что казаки привели своих пленников на Глубокую, где их отняли красногвардейцы и тут же прикончили, что Голубов, узнав об этом, был в большом отчаянии, проклинал комиссаров, кричал, что он гарантировал неприкосновенность пленных честным словом, что ему теперь придется застрелиться. На вопрос, почему оставлена станция, Фролов ответил, что наверное не знает, но красные, видимо, чего-то испугались. Он часто слышал имя Корнилова. После выяснилось, что большевики перехватили телеграмму, в которой говорилось об отбытии в Каменскую Корнилова с отрядом. Речь шла о штабсротми-стре Корнилове, храброе же советское воинство, решив, что идет сам знаменитый генерал, почло за благо заранее убраться подальше.
С этого печального дня, т. е. с 21 января для отряда наступили черные дни. Правда, благодаря неутомимой энергии и несравненному мужеству начальника и беззаветной преданности своему делу партизан, на долю отряда выпадали и яркие успехи и удачи, но чувствовалось, что вместе с любимым вождем, в смерть которого так долго не хотелось верить, погасла и ярко сиявшая звезда отряда, не знавшего до этих пор поражений, умевшего только побеждать и знавшего только один приказ: «вперед». 23-го часть партизан под начальством есаула Лазарева сделала налет на станцию Глубокую и хутора, расположенные вокруг нее. Когда отряд подходил к станции, большевики пустили навстречу нашему эшелону пустой паровоз, который, однако, не причинил вреда, т. к. был подбит удачным выстрелом из орудия. Лазарев без потерь занял Глубокую, захватил 6 полевых орудий, 16 зарядных ящиков, несколько походных кухонь, порядочно фуража и снаряжения и, подобрав трупы замученных партизан - голубовских пленников, вернулся в Каменскую.
24-го снова была сделана попытка занять Глубокую, но вследствие значительного превосходства сил противника и полученных тревожных сведений с Лихой и Зверево, отряд, взорвав полотно, отступил. 24-го часть отряда, а именно - первая сотня, была вызвана с Лихой, где она стояла, на Зверево и 25-го под Заповедной понесла поражение, потеряла много людей и вынуждена была отступить. По единогласному мнению участвовавших в бою чернецовцев, поражение было следствием несогласованных и нерешительных действий прочих частей.
Чрезвычайно тяжело подействовало это поражение на непривыкших к черным дням партизан. Первая сотня, оставив в Каменоломне бывшую при ней часть команды связи, проехала прямо в Новочеркасск. Впоследствии эти части принимали участие в боях под городом и особенно отличились под Каменоломней.
Вернемся теперь к каменскому гарнизону. 25-го большая его часть была вызвана на Лихую, откуда поступило сообщение о начавшемся энергичном наступлении красной гвардии. В то же время в виду Каменской появился большевистский эшелон, который и начал обстреливать станицу йз четырех орудий. Это была демонстрация для отвлечения внимания от Лихой, но партизан было мало, орудий у них не было, а к большевикам на станцию Погорелое прибывали все новые и новые эшелоны.
Красные обнаглели, - огонь, ведшийся по железнодорожному и «деревянному» мосту, они перенесли на станицу, где разрушили несколько домов и, наконец, выпустили густые цепи, которые уже с дальнего расстояния открыли интенсивный ружейный и пулеметный огонь. Положение было почти критическое, но во время подоспевшее из Лихой орудие несколькими удачными выстрелами заставило большевиков отойти. Их поезд с трехдюймовками тоже ушел за бугор, но продолжал обстреливать привокзальную часть. Наша пушка отвечала. Перестрелка длилась до ночи.
Положение было тяжелое. Настроение плохое. Ведь партизан было так мало и уже ощущался недостаток в снарядах к единственному орудию, а большевики получали все новые подкрепления и всю ночь тревожили наших, пуская ракеты и освещая местность прожекторами. Утро 26-го не принесло ничего утешительного переутомленной горсти защитников станицы. С Лихой пришло сообщение о крупном сражении и об отступлении наших частей со Зверево. Правда, днем пришел 10-й полк и заявил о своем желании драться против красной гвардии, но чувствовалось, что помощь запоздала. Да и никто не верил в боевые способности митингующих казаков.
Любопытным показателем храбрости советских войск может служить то, что когда полк с музыкой переходил «деревянный» мост, красные в панике бежали с Погорелова. Потом к Каменской опять подошел паровоз и вел перестрелку. Наши разведчики донесли, что Погорелово вновь занято 4 эшелонами пехоты с одной батареей.
Ночью с 27-го на 28-е бой на Лихой сделался весьма ожесточенным. Лазарев просил поддержки из Каменской, но там и так не хватало людей, и генерал Усачев предложил 10-му полку выслать помощь. Казаки собрались на митинг, долго так и эдак обсуждали предложение и, наконец, выслали 11 человек А красногвардейцы получали все новые и новые свежие силы, упорство защитников и большие потери озлобляли их, и атаки делались все решительней и настойчивей. Наконец, пришлось Лихую оставить. Утром 28-го, взорвав пути, отряд есаула Лазарева отступил к Каменской. Теперь наступление шло с двух сторон. Партизаны, измученные непрерывным боем, имея только одно орудие и ограниченный запас снарядов, с трудом сдерживали бешеный натиск противника, почти в сто раз превосходившего их численностью. Когда же наше орудие было подбито, положение стало безвыходным.
Генерал Усачев решил уйти из Каменской по единственному, оставшемуся свободным пути - вдоль Донца. В б часов, когда большевистские банды уже заняли вокзал, партизаны в полном порядке, забрав почти всех раненых, все пулеметы и даже больное орудие, медленно спустились под обрыв и, провожаемые пулеметным огнем, двинулись на восток вдоль Донца.
Тяжел был этот поход. Стояла распутица, и партизаны увязали в грязи, особенно тяжелы были переправы через вздувшиеся от талой воды речки. Неласково встречали их в хуторах и станицах, через которые пришлось проходить, да и сильно волновали слухи, слухи о падении Новочеркасска, разгром Добровольческой армии. Но партизаны не падали духом. Только на мгновение у чернецовцев опустились руки, - это когда пришла весть о смерти Каледина, но затем еще энергичней двинулись вперед, надеясь скорее дойти до города и, если можно еще, стать в ряды его защитников.
В Новочеркасске часть партизан, больных и усталых, разошлась по домам, большая же часть стала в ряды защитников.
10 февраля чернецовцы ушли с Добровольческой армией. Весь титанический поход они совершили в ее составе, поддерживая с честью свою славу. Зато из уходивших более 250 человек вернулось теперь на Дон всего несколько десятков, да и то почти все раненые. Из начальников же уцелело 3-4, остальные погибли.
Расстрелян генерал Усачев, пропал без вести поручик Личко; застрелился, не желая увеличивать обоза, тяжело раненный Болтушников; убит под Екатеринодаром храбрейший Курочкин... Да всех не перечесть! Слава им и вечная память!»
«ЧЕРНЕЦОВЦЫ - имя, ставшее почетным званием; партизаны отряда полковника Чернецова, непревзойденные по доблести и боевому духу. Первыми, без страха и сомнения, выступили в ноябре 1917 г. на защиту Дона от нашествия ленинских орд. Спаянные воедино волею своего храброго начальника, совершили ряд боевых подвигов, а после его гибели частично перешли в отряд полковника Семилетова или в партизанский полк, в рядах которого совершили Первый Кубанский поход» [т. 3, с. 281].
В Париже существовало общество донских партизан - Чернецовцев. Председатель - есаул Попов Моисей Тихонович. [Алабин: ж. Станица. - 1935. - № 15. - с. 9-10].
Вот этого ненадо!!! Кормят мяском с кладбища, свежатиной, так сказать свежеупакоиной. 
